Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир, празднующий в эти дни 50-летие архиерейской хиротонии, ответил на вопросы корреспондента журнала «Вода живая» протоиерея Александра Сорокина.
— Владыка, расскажите, пожалуйста, о начале Вашего пути к принятию священного сана.
— Мои детские и юношеские годы связаны с Казахстаном. Там я родился, вырос, там, несмотря на трудные советские атеистические времена, родители научили меня вере. Отец мой служил диаконом в храме города Актюбинска, где мы тогда жили. Храм закрыли в 1936 году, служить стало негде, — начались годы, когда ему приходилось и самому скрываться, и свою веру скрывать. За ним постоянно «охотились» — как за священнослужителем. До 1943 года я даже не знал, кем был у меня папа. Тогда об этом нельзя было говорить. Я лишь иногда видел, как он в праздничные дни дома молча молился…
— И все-таки, именно пример родителей послужил для Вас главным духовным толчком?
— Конечно. Благодаря им я стал на церковный путь. В 1943 году храм вновь открыли. Все время гонений дома в портрете между газетами была спрятана старая ставленническая грамота. Отец пошел к настоятелю, предъявил эту грамоту, и через некоторое время из Алма-Аты прислали указ, что он назначается диаконом в Успенский храм Джамбула. Мне к тому времени исполнилось 14 лет.
У меня не было борений, исканий, потому что я видел своего отца, присутствовал на богослужении. Я вошел в Церковь просто и безболезненно, и решил остаться. Хотя, конечно, читал я и Белинского, и Чернышевского, и Маркса, и Энгельса — искал истину, но ответа в этих книгах не получил.
— Где проходила Ваша богословская учеба? В советские времена с богословским образованием в нашей стране было очень сложно, тем более в Казахстане. Как состоялись Ваши диаконская и пресвитерская хиротонии?
— Когда пришло время, мне удалось поступить в Московскую духовную семинарию. Я окончил ее в 1952 году, после чего вернулся в Казахстан. Немного отдохнул на каникулах и в августе приехал в Алма-Ату, к архиепископу Николаю (Могилевскому), показал документы и сказал: «Владыка, я прибыл в Ваше распоряжение для прохождения церковно-приходского служения».
Женат я не был, поэтому владыка сказал: «Женись, будем рукополагать». Я сказал, что жениться не хочу, так как у меня был перелом позвоночника, туберкулез кости. Время трудное, я не знал, что меня ожидает. Если буду один, то как-то проживу, а если будет семья, то из-за меня станут страдать люди. Мне тогда было 23 года, и он спросил: «Как же тебя рукополагать таким молодым и неженатым?» Я сказал: «Благословите, буду служить псаломщиком, а там жизнь подскажет». Так я стал псаломщиком.
На клиросе поначалу мне помогала Мария Васильевна, я быстро научился клиросному пению и чтению: выучил гласы, тропари, кондаки, прокимны, ирмосы. И вскоре сказал своей учительнице: «Спасибо Вам, Мария Васильевна, сегодня я сам буду петь на клиросе». А она в ответ: «Ишь ты, шустрый какой! Таких еще не было». Я говорю: «А для чего же я четыре года учился в семинарии?» Ведь никто тогда службы не знал. Великопостную службу в соборе знали только архиерей, настоятель архимандрит Исаакий (Виноградов), да я, псаломщик, окончивший семинарию. По праздничным дням у нас был платный регент левого клироса, а по будням пел и читал я.
Прослужил так восемь месяцев, отпраздновали мы Пасху, и я говорю владыке: «Вот уже год, как я к Вам приехал, думаю, что продолжать псаломщиком мне не стоит; я закончил семинарию и считаю, что мне петь на клиросе с Марией Ивановной и Марией Васильевной неловко. По окончании семинарии мне надо делать что-то большее, поэтому благословите дослужить у вас до Троицы, а после поехать в Москву или Ленинград, там буду добиваться рукоположения или поступлю в академию». Первая реакция владыки была отрицательной. Я говорю: «Зачем же было тогда учиться?» В конце концов, он мне сказал: «Хорошо, собирай документы». Собрали документы, владыка направил рапорт Святейшему Патриарху Алексию I, и где-то к престольному празднику святителя Николая в мае приходит ответ: «Благословляется рукоположить в целибатном состоянии». Я об этом узнал, когда встретил владыку на паперти, а он мне говорит: «Ну, все, больше не брей бороду». Я понял, что есть благословение.
22 мая 1953 года, в праздник святителя Николая, владыка Николай рукоположил меня во диакона. Диаконом я был всего два дня. На мою просьбу оставить меня на какое-то время в диаконском сане владыка сказал: «Мне нужен священник». В праздник Святой Троицы, который в тот год был 24 мая, он меня рукоположил во пресвитера.
— Владыка, Казахстан можно называть Вашей малой родиной. Неслучайно Вы часто вспоминаете о Казахстане и тех прекрасных служителях, которых довелось там встретить в юные годы. А как протекал Ваш дальнейший духовный путь?
— Вскоре я поступил на сектор заочного обучения в Ленинградскую духовную академию и даже съездил один раз на экзамен. Но билет от Алма-Аты до Ленинграда и обратно был очень дорогим. Я стал просить, чтобы мне помогли в следующий раз оплатить дорогу. Епархиальному управлению такое тоже было не под силу, и архиепископ Николай благословил мне переход на стационарное обучение в духовную академию.
Накануне моего отъезда в Ленинград владыка специально приехал и возглавил мою последнюю службу. Это была ранняя Литургия, он взял меня и еще одного молодого священника, чтобы я знал, как самому начинать архиерейскую службу. Когда мы отслужили, владыка достал академический значок, благословил меня и сказал: «Когда придет время, и ты будешь надевать этот значок, помяни того, кто тебе его дал». Я говорю: «Дорогой владыка, я вернусь, и мы еще увидимся». Он говорит: «Нет, я тебя больше не увижу». Действительно, я уехал в 1954 году, приехать через год я не смог, а в ноябре 1955 года митрополит Николай (Могилевский) скончался. Светлая ему память!
— Почему Вы решили поступать именно в Ленинградскую академию?
— Причина простая — в Московской академии не было заочного сектора.
— И какое впечатление произвел на Вас Ленинград?
— В первый раз я приехал сюда в 1950 году, к своему брату, который тогда жил в Луге. Навестив его, я поехал посмотреть город. Впечатление было потрясающее: прежде всего от людей, от их культуры. Тогда еще сохранились люди старого воспитания — мне с ними посчастливилось общаться. Какие это были замечательные люди! Несмотря на прошедшие трудные годы, все еще чувствовалось богатое наследие бывшей столицы. Здесь даже обслуживающий персонал был, казалось, специально подготовлен. Одним словом, это было не простое собрание случайных людей, а как будто даже особый народ, носитель столичной культуры. Не говоря уж о том, что сам по себе город потряс своим великолепием. Но, повторяю, самое главное, что меня удивило — люди. Даже простые люди.
— А каковы были Ваши впечатления от ленинградского духовенства?
— К богослужению здесь было несколько иное отношение, чем, скажем, в Алма-Ате. Вообще, на периферии духовенство — и архиерей, и настоятели, и другие священнослужители — уделяли внимание прежде всего ревностному благочестию.
А здесь общий высокий культурный уровень отражался и на богослужении. Были яркие личности, такие, как, например, отец Александр Медведский. Он прекрасно читал канон Андрея Критского и великолепно говорил проповеди. Чувствовалось, что он много читал, у него всегда в запасе были примеры или из классики, или из античной литературы, или из современной. И он всегда начинал слово с какого-то образа. Он сам однажды нам с отцом Николаем Кутеповым об этом сказал: «Я нигде не учился, я много читал, но, читая, держал ручку в руках и, если мне нравился какой-то образ или выражение, всегда это записывал; у меня про запас всегда есть список образов, которые я могу использовать». Помню и протоиерея Сергия Румянцева. Это был очень сдержанный, осторожный, но влиятельный секретарь епархии. Будучи добрым человеком, он помогал молодым священникам.
Кроме того, Ленинград (а теперь Петербург) отличался, например, тем, что здесь в храме пел (и до сих пор поет) один хор, тогда как по всей России сохранялась практика пения двух хоров: клирос большой и клирос малый.
— Что Вам вспоминается, владыка, о преподавателях духовной школы той поры?
— Прекрасно помню Николая Дмитриевича Успенского, Михаила Филаретовича Русакова, Сергея Алексеевича Купрессова. Помню и Александра Александровича Осипова — это был очень сильный профессор, преподаватель Ветхого Завета, потом отрекшийся от веры и от Церкви. Все эти люди, очень умные и образованные, держались в то же время подчеркнуто просто. Кстати, именно вместо ушедшего и отрекшегося Осипова мне поручили преподавать Ветхий Завет. Помню, как Николай Дмитриевич Успенский сказал тогда на Ученом совете: «Для всех нас, преподавателей, эта дисциплина в любом случае будет новой, так что имеет смысл ее взять тому, для кого вообще любая дисциплина будет новой». Так я стал преподавать Ветхий Завет.
Инспектором, то есть человеком, отвечающим за дисциплину в школе, был Лев Николаевич Парийский. Он сразу произвел на меня сильное впечатление. Это был интеллигентный, я бы даже сказал, рафинированный человек. Он придерживался старых устоев. Как преподаватель, пожалуй, был посредственным, а как практик, как инспектор — удивительный человек. Требовал от нас прежде всего внешней формы, соблюдения всех норм. В этом было даже своего рода законничество: ты должен сделать, нравится тебе или не нравится. Он был выходцем из старообрядцев. Помню удивительную Екатерину Николаевну Бояновскую, преподавателя английского языка. Она рассказывала о том, как ее муж (протоиерей Александр Боярский) ушел в обновленчество, а она отказалась: «Я православная, я знаю канонические правила». Когда-то Екатерина Николаевна закончила Смольный институт благородных девиц. Рассказывала, как они ходили на богослужение в Воскресенский собор, какие там были правила, как к ним приезжала императрица. Ректором был протоиерей Михаил Сперанский, выпускник еще старой школы, замечательный человек, по-отечески добрый.
— Владыка, расскажите, пожалуйста, об атмосфере в духовной академии той поры.
— Наша академия отличалась от Московской уже тем, что мы находились не в монастыре, а почти в центре большого города. В Московских духовных школах всегда ощущалось влияние Лавры, монашеский дух — в этом есть и свои плюсы, и свои минусы. Так же как есть свои плюсы и минусы в том, что школа находилась в светском окружении. Например, в Московской академии не так просто было выйти в город. Часто бывало, что за выход из Лавры воспитанникам снижали балл за поведение, лишали стипендии. А здесь — вы закончили занятие, пообедали, можно пойти в город: кто в библиотеку, кто в театр, кто в магазин, кто в кино. Михаил Филаретович Русаков, например, организовывал нам поездки по музеям, водил нас на «Реквием» в капеллу. И все же, как правило, к 18 часам требовалось быть на вечерних занятиях. Впрочем, учась в академии, я уже был рукоположен, и нам, священникам, было попроще: мы были избавлены от опеки помощников инспектора.
— Владыка, наконец мы подошли к главной теме нашего сегодняшнего разговора, посвященного Вашему юбилею: каким был Ваш путь к епископству?
— Моя епископская хиротония, а точнее, постепенный путь к ней, связан прежде всего с владыкой Никодимом, который приехал в Ленинград в 1962 году, еще будучи Ярославским архиереем (вскоре он стал митрополитом Ленинградским и Ладожским). Тогда он уже руководил Отделом внешних церковных связей. И вот, он приглашает меня на беседу, после которой я принял решение постричься в монахи. Постриг состоялся в Троице-Сергиевой лавре. А вскоре после этого, в марте 1962 года, я поехал в Иерусалим как заместитель начальника Русской духовной миссии. Владыка Никодим стал активно привлекать меня к международной церковной деятельности. Так, вместе с отцом Виталием Боровым мне довелось быть представителем Русской Православной Церкви на II Ватиканском соборе Римско-Католической Церкви. Это тоже было ровно 50 лет назад. События тогда развивались стремительно. Буквально за день до отправления в Рим владыка Никодим возвел меня в сан архимандрита, — произошло это в Москве, в храме «Всех скорбящих Радость» на Ордынке.
А в самом конце 1962 года Священный Синод принял решение возвести меня в сан епископа и назначить постоянным представителем Русской Православной Церкви при Всемирном Совете Церквей. 30 декабря в Трапезном храме Троице-Сергиевой лавры состоялась моя хиротония, которую возглавил Патриарх Алексий I при участии митрополита Пимена (будущего Патриарха), архиепископа Никодима, архиепископа Антония Сурожского и епископа Филарета.
— Владыка, за долгую, длиной в 50 лет, жизнь архиерея, Вам довелось рукоположить многих диаконов и священников — служителей Церкви. Помните ли Вы своих первых ставленников?
— Помню, хотя и не по именам: это были иеродиакон и иеромонах, насельники Троице-Сергиевой лавры.
— Многие интересуются, что испытывает рукополагаемый, — как правило, молодой человек, семинарист. В нашем журнале есть рубрика «Аксиос!», где мы предоставляем слово недавно рукоположенным клирикам. Они рассказывают о своем духовном пути и о том, каким видят свое будущее служение. Разрешите спросить Вас, владыка, какие чувства переживаете Вы, когда совершаете хиротонию, какими словами напутствуете ставленников, что запоминается?
— Когда кандидата на рукоположение подводят к престолу, я ему говорю: «Брат, молись, да приидет на тебя благодать Святого Духа, и служи верно». Разные люди ведут себя по-разному. Конечно, все волнуются, но у кого-то это волнение видно, а кто-то ведет себя сдержанно. Некоторые молятся (бывает, со слезами), некоторые переживают как-то еще, каждый по-своему. Иногда я чувствую, что человек испытывает даже своего рода озноб. Помню, однажды я поднял ставленника с колен, а у него дрожит рука — как у старика. Я тогда в первый раз обратил на это внимание. Бывали и разные другие переживания. Иногда человека бросит в жар, иногда он становится совершенно бледным, куда-то весь уходит…
— Позвольте спросить и о «мелочах архиерейской жизни». Какая самая трудная ее сторона: административная, богослужебная, бытовая?
— Конечно, это зависит от того, какая епархия. Мне есть с чем сравнивать, так как я побывал в нескольких епархиях нашей Церкви, например, в Воронеже, в Ростове, в Краснодаре, в Иркутске, во Пскове. Конечно, это города не маленькие, но не сравнить с Петербургом. Наш город — большой, соответственно много храмов, большое число духовенства.
Кстати, именно с духовенством у нас проблем, можно сказать, нет. Если открывается приход и нужен священник, мы рукополагаем. В этом вопросе я всегда согласуюсь с желанием общины или, если требуется увеличить штат, с мнением настоятеля. Я всегда с этим считаюсь, и если община хочет получить своего кандидата во священники (конечно, если это не проходимец, не случайный человек, если он подготовлен, отвечает требованиям канонов), то пожалуйста — я согласен, и охотно назначаю его.
Гораздо большую трудность представляет колоссальное количество бумаг, которые поступают в канцелярию, и с которыми, конечно, необходимо работать. Но это неизбежно. Приходит очень много разных людей: представителей учреждений, партий, творческие люди с различными проектами, с просьбой утвердить устав, создать фонд или организацию, поучаствовать в торжественном или деловом мероприятии, обратиться с приветствием, благословить начинание и со многим другим. И всегда необходимо вникнуть и правильно ответить.
В этом отношении большим подспорьем является наше Епархиальное управление, где каждый отвечает за свой участок работы. Не могу не поблагодарить прежде всего моего личного секретаря протоиерея Сергия Куксевича за ту неоценимую помощь, которую он мне постоянно оказывает. С отцом Сергием, который недавно отметил свое 55-летие, мы вместе служим уже много-много лет.
Пользуясь возможностью, хочу выразить мою искреннюю благодарность и всем, кто трудится на благо нашей епархии, а значит, на благо Русской Православной Церкви. Я имею в виду не только сотрудников Епархиального управления, но и отцов-настоятелей, матушек-настоятельниц монастырей, клириков, мирян — всех, кто добросовестно служит Богу и людям.
— Что бы Вы пожелали читателям журнала «Вода живая»?
— Как и всегда, я желаю, чтобы как можно больше читателей — не только наше духовенство и воцерковленные миряне, но и люди, интересующиеся православной верой, Церковью, может быть даже пока, так сказать, «издалека» — черпали в журнале достоверные сведения о жизни нашей епархии, о церковной жизни вообще. Ведь наш журнал, как и другие епархиальные СМИ, является первоисточником информации обо всем, что происходит в церковной жизни Санкт-Петербурга и области. Важно и то, чтобы журнал был местом для серьезных размышлений и дискуссий на темы, которые волнуют сегодня наше общество — как богословские, так и культурные, общественные. Думаю, что нам, верующим людям, есть что сказать по поводу происходящего в мире.
— Спасибо. Еще раз, дорогой владыка, желаем Вам крепкого здоровья и сил в управлении Санкт-Петербургской епархией. Надеемся, что журнал «Вода живая», ведомый Вами как главным редактором, будет и впредь приносить пользу всем его читателям.