20 августа 2012 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл посетил Савватиеву пустынь Спасо-Преображенского Соловецкого монастыря, построенную в XIX веке на месте кельи преподобного Савватия Соловецкого.
Предстоятель Русской Церкви совершил чин великого освящения возрожденного храма Смоленской иконы Божией Матери «Одигитрия» и Божественную литургию в новоосвященном храме. По окончании богослужения Святейший Владыка обратился к собравшимся с Первосвятительским словом.
Ваши Высокопреосвященства и Преосвященства! Досточтимый отец Порфирий! Отец скитоначальник, иеродиакон Иаков!
Я хотел бы всех вас сердечно поздравить с большим событием. Может быть, внешние обстоятельства не слишком привлекающие внимание: далеко-далеко на севере, на Соловецком архипелаге, среди лесов, куда и проехать очень сложно, в Савватиевом скиту освящен храм. Но событие это действительно историческое — как в силу событий, связанных со скитом во времена относительного благополучия монастыря, но особенно ввиду того, что здесь происходило, когда монастырь был закрыт и на Соловках располагался лагерь особого назначения.
Получилось так, что мой родной дед Василий, будучи сослан на Соловки, был заключен именно в этом месте. Отсюда их водили на лесоповал, здесь же вместе с ним томились священнослужители и архипастыри. И вот однажды этой православной группой заключенных было принято решение совершить Божественную литургию и наградить палицей одного из священников. Литургия была совершена на лесоповале, на пеньках; в ней участвовало всего несколько человек — Преосвященный, два или три священника и мой дед.
В тот же день все стало известно начальству, каждый был помещен в изолятор и над каждым был совершен суд. Преосвященного приговорили к дополнительным пяти годам заключения, примерно к таким же срокам, чуть меньше, — священнослужителей, а деда приговорили, казалось бы, к самому незначительному сроку, но когда его огласили, все поняли, что это смертная казнь, — к 30 дням пребывания в штрафном изоляторе на Секирной горе. По мнению заключенных, прожить на Секирной горе больше недели было невозможно, особенно в холодное время суток.
Деда направили на Секирку в ноябре месяце. В задачу несчастных заключенных входило вязание плотов, которые потом отправлялись в Западную Европу на продажу. Плоты вязали, по пояс в ледяной воде, в течение всей смены, а затем поднимались на верх Секирной горы и там лежали на полу и высыхали — в ноябре месяце, без отопления, со скудным питанием.
Каким образом мой благочестивый предок выжил, представить себе невозможно. Но удивительно, что он никогда об этом не говорил, хотя много рассказывал о лагерной жизни, в том числе и о совершении этой Литургии на пеньках. Причем рассказывал всегда с неким назиданием: меня, маленького мальчика, он учил тому, что в любой момент может настать время, когда снова придется служить Литургию на пеньках. В послевоенные годы это звучало очень актуально. Его слова были для меня бесценным даром, который формировал мое отношение к вере, к Церкви и к возможным последствиям, проистекавшим от принадлежности к ней.
Дед выжил после этих 30 дней чудом Божиим. Потом из Соловецкого лагеря он был переведен в Кемь и по истечении срока освободился. Но это было не последнее его заключение. Последовали злостраждения и муки другого порядка — он не мог проживать в городах, он не мог вернуться к семье и более 10 лет жил в подвалах, пустых отопительных котлах, без всяких средств к существованию и пропитанию. А в более или менее благополучном 45-м году снова был арестован и снова отбывал очередные пять лет ссылки — только за то, что требовал открытия храма в своем родном селе Оброчном, тогда Нижегородской области, а ныне Мордовии. Вместо того, чтобы пойти навстречу деду, его просто посадили на пять лет.
Поэтому с особым чувством совершал я сегодня службу. Я, конечно, вспоминал его: невысокого роста, худого, очень жилистого, физически сильного человека с непреклонной волей. Про таких говорят: «человек-камень», «глыба — свернуть невозможно». Просил его и о том, чтобы он молился о нас пред Престолом Божиим, — ибо верю, Господь дал ему такую возможность, — за людей православных, за монахов Соловецких и за меня, недостойного.
День совершенно особый, и я хотел бы искренне, сердечно поблагодарить всех тех, кто потрудился и приблизил его, — в первую очередь отца скитоначальника иеродиакона Иакова (Макеева). Считаю справедливым удостоить отца Иакова права ношения двойного ораря. Завтра во время торжественного богослужения в главном храме Соловецкой обители я возложу на тебя, отец Иаков, этот двойной орарь как знак моей признательности, любви и уважения к тебе.
Хотел бы сердечно поблагодарить людей, без которых невозможно было бы возрождение этого храма, которые внесли свой материальный вклад в его преображение. Сегодня мы видим, что храм прекрасно обустроен. Пусть Господь помогает всем тем, кто своими усилиями, своими средствами помогает возрождаться святой обители.
В память же о посещении скита я хотел бы преподнести этот евхаристический набор. Пускай он всегда находится здесь, его не надо вывозить ни на какие службы. Пусть эти чаша и дискос напоминают нам о сегодняшнем богослужении, а также о тех наших выдающихся предшественниках, которые без чаши и дискоса совершали на пеньках Божественную литургию. С праздником вас поздравляю!